[STA]кто видит сны и помнит имена[/STA]
[AVA]https://i.pinimg.com/564x/57/ba/d5/57bad55aaf806f41684348379236082d.jpg[/AVA]

Человек без имени шёл через каменную пустыню, медленно переставляя ноги и не чувствуя материи, но видя её со всех сторон. Только оглянись - и увидишь: всё такое пустое... холодное, стынущее, увядающее. Брошеный сервер, ночь всего мира. Поверх сухой почвы - каменные столпы и кривые линии. Кости земли. Отцветшие, сухие деревья при приближении к ним угрожающе нависают, но человек без имени ласково касается их, водит полупрозрачными пальцами по коре - и они наливаются цветным соком. Сквозь хрупкую, твёрдую, спрессованную, прозрачную пыль древесины по пустым сосудам бежит, бежит что-то разноцветное; истекает из обломков ветвей и повисает облаками пара и густыми, вязкими каплями. Вокруг - цветёт. В блеклой траве - ростки и бутоны. Живые, тёплые, хочется их касаться, но не рвать же такую красоту? Пусть растёт, незачем ему быть сорванному. Звучащее медью и глухим топотом по асфальту красное, опасное, красивое, едкое фиолетовое, тяжёлое и сонное на вид зелёное, прозрачно-грустное и болезненное синее, нежное, таинственное золотистое, которое и тронуть страшно...  притягательное и весёлое ярко-оранжевое, чудесное сияющее серебряное.

Когда деревья начинают загораться изнутри, человеку без имени становится больно. Он знал эту боль, хотя не мог сказать, откуда знал: держать спину ровно, когда по техническим причинам не можешь держать её вообще никак; переставлять ноги, когда у тебя нет ног; дрожащими костлявыми пальцами перебирать микросхемы, когда суставы опухли и готовы взорваться, как комочки пластида - это было знакомо. Это надо было делать, потому что надо - и всё тут. Какие нужны объяснения, когда надо, надо, н а д о, безудержно и безумно надо?

Цель движения - двигаться. Лишь бы не стоять на месте. Человеку без имени не было страшно, хотя пейзаж вокруг был однозначно непривычен - впрочем, в нём было что-то чудовищно знакомое. Неоновые огни и светодиоды, только жидкие? Да, пожалуй. Каменный потолок скрывает от него звёзды, но он/она-то знает, что звёзды светят? Независимо от наблюдателя продолжаются ядерные процессы, преобразование, горение, сжатия и расширения. Свет - волна и частица одновременно - пронизывает холодный вакуум с головокружительной скоростью, чтобы дать жизнь чему-то, согреть кого-то - или удариться об изъеденную поверхность этой планеты, чтобы никогда не попасть сюда, под каменный потолок.

Свету совершенно всё равно, куда он направляется и что с ним будет по прибытии; он просто есть. Так что нет, человеку без имени страшно не было; ему было любопытно, он/она никогда не видел ничего настолько же красивого и такого же... близкого? Он смутно понимал, что где-то далеко у него есть родина, которой он должен быть верен, но сейчас его далёкая родина мало походила на него самого. Многажды пересобранная, величественная, прекрасная - такая ли земля могла породить человека, не знающего ни имени своего, ни лица, не уверенного даже в том, что он существует на самом деле? Не могла, наверное, но ведь породила же - близкая, любимая родина - и всё же сейчас она была бесконечно далеко, а окружающий камень, туман, сон, хрусталь времени, пыль пространства были здесь, в руках, перед глазами. В груди что-то болезненно сжималось и разжималось, горло перехватывало от боли, но больше - от красоты и счастья видеть каменные позвонки этого мира, загадочные прожилки на внутренней стороне его панциря и смутный клубящийся туман между ними.

Наблюдение за этой чудесной землёй было похоже на узнавание. Ты не знал точно, но всегда верил в то, что первой феей Волшебного Измерения была вовсе не Клэрия - и потом выяснил, что - Аркадия, и об этом есть даже свидетельства. Ты не знал точно, но всегда верил в то, что можно сходить на край мира с экспедицией и вернуться - и вот, кто-то уходит и возвращается. Ты понятия не имел о том, что твоя боль может на время прекратиться, но вот, она прекращается - чтобы начаться снова, конечно, но всё же - прекращается.

(Где-то снаружи больше нет необходимости в жизнеобеспечении. Открытое настежь окно, ледяной воздух зенитской ночи, настоящее шерстяное одеяло в хрустящем пододеяльнике - вот что окружало Линуса-Линду, пересобранного, переделанного, перенесённую с носителя на носитель душу. Грустный домашний робот, похожий на гибрид паука и миниатюрной электроподстанции, стоит в углу, и его программа была бы глубоко травмирована, если бы знала, что такое травма: он умеет варить кофе с каким угодно количеством сливок и сахара, но хорошо знает, что пользователю вообще никакой нельзя. Впрочем, сегодня его перенастроили, и кофе он варил весь день, и чашки мыл - весь вечер. Милая, милая ArtificalHumanity.)

Трудно и больно задерживаться возле каждого дерева, не всегда хватает чего-то неназванного и неназываемого, от каждого жеста, наполненного немым восхищением перед этим миром, желанием стать знакомым с этим миром, незнакомым щемящим чувством к этому миру - больно. Больно. Нельзя. Надо. Надо - значит, надо. Значит, делаем. Пальцами по коре со всей любовью и нежностью, на какую вообще способны: кажется, будто кто-то кровь пьёт шприцом не из пальца и не из вены, а из каждой точки на коже. Это больно, но это стоит того: за спиной останется целая жизнь, полная светлых воспоминаний, если только удастся пройти ещё несколько шагов. Но когда за спиной остаются три дерева - оранжевое, словно жар, прячущийся внутри уголька; металлически-белое, словно живая текучая ртуть; золотистое, каким бывает мёд, и монета, и свет энергосберегающей лампы -
человек без имени оседает наземь, хватается за пульсирующую, голодную пустоту в своей груди, за сдавленное горло, за неподвижный под бесплотными пальцами грунт, за леденеющую голову
и начинает вспоминать.

Теперь меня зовут Линда. Кажется, Линда. А ещё вчера был Линусом, вот это дела, срочно в номер. Дайте угадаю, моё имя у меня выкупили, чтобы вместе с ним забрать плохие наработки плохой операционки? Сложноватая многоходовочка. Я не на Зените сейчас, это точно. Мне это снится? Это последствия кофе и курева поверх наркоза?

(Лучше б ты не вспоминал ничего, раз собрался плохо шутить по каждому поводу, какой только на ум придёт. Забудь своё имя, кем бы ты ни был, потому что оно не имеет никакого значения - и смотри на этот мир так, чтобы видеть его как он есть. Смотри, пока можешь. Ты чувствуешь, как ты умираешь? Ты чувствуешь? Смотри, смотри всеми глазами, что у тебя есть, и если их у тебя только два - что ж, в этом случае ты сам себе злобный дурак.)

Отредактировано Линда (2019-08-12 01:44:50)

[STA]кто видит сны и помнит имена[/STA]
[AVA]https://i.pinimg.com/564x/57/ba/d5/57bad55aaf806f41684348379236082d.jpg[/AVA]

Линус валялся бессмысленным, туго скрученным эмбрионом и пытался хотя бы руками задавить тянущую боль, чем-то похожую на чёрную дыру за грудиной. Он не знал, что и думать по этому поводу. На коже оставался серый пепел, тонким слоем устилающий это место.

Стук-стук. Металл стучал по камню. Звук приближался. Линус думал, что умрёт тут в одиночестве, но нет, похоже, в одиночестве он не умрёт. Ладно, в компании умирать веселее. Попытаться заговорить? Притвориться мёртвым и надеяться, что не заметят? Это место совсем не выглядит безопасным, и какова вероятность того, что я встречу здесь разумное существо или хотя бы существо, не желающее меня убить?... но не попробую вступить в коммуникацию - не узнаю. Тем более, я же вроде и так собрался лечь и сдохнуть, что вообще может быть мне опасно?

Стук-стук. Стук-стук. Мы думали, что падать ниже уже некуда, но тут со дна постучали. Кое-как разжавшись из тех трёх погибелей, в которые был согнут, Линус вцепился в кору дерева, похожую на пыльное, фигурно изъеденное плавиковой кислотой стекло и хрупкий уголь одновременно - загадочно мерцали и теплились под руками огненные прожилки - и поднялся. Отпускать дерево он не решился, знал, что рухнет обратно в пыль, лишившись опоры - просто ждал, пока существо поравняется с ним.

Выглядело существо гротескно. Камень и металл, металл и камень. Странные формы, причудливые сочленения, совершенно нерациональное распределение нагрузки на крепёж и опору. Чем вообще мог быть порождён такой кадавр? Линус любовался этим существом так же бездумно и с тем же упоением, с каким любовался всем этим миром вокруг. Практически уверенный, что видит это впервые, Линус, тем не менее, моментально распознал в существе ещё незнакомого брата и друга - независимо от того, что думает по этому поводу само существо. Это было узнавание урода уродом: так в транспорте безошибочно определяешь человека, который, как и ты, едет в больницу - ещё даже не увидев его протезов, жуткого кашля или другой очевидной симптоматики; так опознают друг друга в толпе первокурсники, будущие коллеги или оппозиционеры. Или даже... развиртуализация как она есть - с той только разницей, что с этим человеком вы никогда не сталкивались даже на просторах сети.

- Не хотел нарушать покой этого прекрасного места словами, но вы первое живое существо, которое я здесь встретил. Здравствуйте. Это место функционирует по иным законам, чем я привык наблюдать, но, надеюсь, я ничего не нарушу, если попытаюсь узнать, кто вы? - обратился он к существу, когда оно поравнялось с ним. Смотреть приходилось снизу вверх. Сложно держаться на равных с кем бы то ни было, когда в тебе роста метр шестьдесят три.

Он хотел сказать что-то ещё, но не смог. Тянущая пустота в груди требовательно пульсировала: она хотела, чтобы в неё влили что-то очень важное, но, к сожалению, в парадигме нормального зенитца принципиально не существующее, и, возможно, не существующее нигде, никогда и ни в каком виде. И да, именно это и было больно. Ужасно больно.

Свидетельство в пользу того, что это сон: ты здесь в состоянии разговаривать, не тратя времени на бессмысленное "эээээ" и "ну вот как-то так", то есть - мысль возникающая напрямую становится словом сказанным. Свидетельство в пользу того, что это реальность: подобную галиматью даже твоё подсознание породить не могло. По техническим причинам. У тебя для этого расширений не установлено. Свидетельство слабое, мы не знаем в точности, как работает подсознание... семь тыщ двадцатый год на дворе, а мы всё ещё этого не знаем. Есть ещё одно свидетельство, посильнее: во сне больно не бывает. Во сне никогда не бывает больно.

Линус прижался к дереву, пока что составляющему вполне достойную опору, цепляясь за кору пальцами, и попытался улыбнуться существу.